«На земле светло». Так называется одна из стихотворных рукописей, оставшихся в письменном столе Семёна Семёновича Милосердова.

Да, он умел светло и свежо выразить суть мира… В первый раз я поняла это много-много лет назад не умом, а интуицией ранней юности – в школе, когда впервые встретилась с его стихами. Меня, выросшую «у пня» на одном из глухих лесных кордонов Тамбовщины, поразили в стихах поэта точность и тонкость родного пейзажа. И явления природы обрели язык стихов Семёна Милосердова: «талый март, проклёванный капелью»; «закат, как угли на загнетке…» На длинном пути в школу до соседнего села в душе как будто выпевалось: «Прислушайся: под ветром ствол сосны наполнен чистой музыкой весны…» А дни начинались вот с этих строк:

Каждый день начинаю с открытья
На открытой давно земле.
Каждый день начинаю с отплытья
На неведомом корабле…

Стихи из тонюсеньких книжечек Милосердова «Зори степные», «Красное лето», выпущенные Тамбовским книжным издательством в 1960 и 1962 годах, тревожили простой и доверчивой степной тишиной, голенастыми дождями и какой-то особой добротой. И решилась: расскажу обо всём этом автору, напишу письмо… Неожиданно быстро получила ответ…

Потом почтальон стал очень частым гостем в нашем доме. А если из-за распутицы письма задерживались, то у одной из прилежных школьниц и комсомольских активисток ничего не ладилось ни на уроках, ни после них…

Эта, почти двухлетняя, переписка до встречи стала началом нашей общей судьбы. Думаю: первое, что нас соединило, – это любовь к природе. Меня с детства обступали деревья, а Семён Семёнович «запах тёплой земли с полынком с материнским впитал молоком» на хуторе Уваровском (его же называли посёлком Семёновским) Знаменского района Тамбовской области, где он родился 16 февраля 1921 года.

В его дневниковых записях нахожу такие строки:

Есть у меня земля и небо,
Свои тамбовские поля.
На всех широтах, где б я не был.
Мне машут детства тополя.

И дальше: «Тополя эти росли у нас на хуторе Уваровском и были далеко видны…»; «Плохо я воспел российскую глубинку. А ведь это благодаря Тамбовщине я не обделён творческой радостью и правом принадлежать России. По происхождению я – мужик-хуторянин. Потому-то, может быть, и прожил свою жизнь на своём лирическом «отрубе»»…

Грех было бы обижаться Тамбовщине на недостаток внимания к ней со стороны поэта. Вся она – «от солнца до ромашки» – вошла в его стихи: с районными буднями, в вечных заботах от посевной до уборочной. Союз его музы с «родной сельщиной» держался не только на впечатлениях детства, но и журналистской «круговертью» в «районке». Шестнадцать лет отдано газете Тамбовского района «Коммунистический труд», где Семён Семёнович работал корреспондентом, а затем – ответственным секретарём. Обычно равнодушный ко всем регалиям, значок Союза журналистов он носил всегда…

Поэзия хлеба, эстетика хлеба является неизменной темой С. Милосердова. Главным художественным образом своей поэзии он считал образ хлебного поля, а своей неизменной любовью – родной «чернозёмный пласт России».

В одном из интервью поэт так сказал о своей нерасторжимости с отчим краем: «У каждого поэта, даже если у его музы державная прописка, есть своя малая родина. У Исаковского – Смоленщина, у Прокофьева – Ладога, у Есенина – рязанское «малиновое поле и синь, упавшая в реку». Имя моей малой родины – Тамбовщина, имя речки – Цна. Милая сердцу природа дарует светлую радость бытия, в ней открыта подлинная красота всего сущего. Она, эта природа, – также один из главных образов моей поэзии, её питательные соки…»

С 1963 года Семён Милосердов – член Союза писателей СССР.

В разные годы – с 1965 по 1985 годы – в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве выходят сборники стихов С. Милосердова: «Волшебница», «Присягаю берёзам», «От солнца до ромашки», «Земной простор», «Свежий день». В 1981 году в издательстве «Современник» вышла книга стихов поэта «Хлебный ветер» – единственная в столичном издательстве…

Многотруден был путь поэта от детства «с ягодой в горсти» до первого сборника.

…Пустели хутора. Отец поэта, Семён Фёдорович Милосердов вместе с семьёй, как владелец просорушки, был насильственно переселён на вологодскую землю. Из немногих зрительных образов Семёна Фёдоровича память сына удержала вот этот: приходил отец, перемазанный мазутом и машинным маслом – своими руками чинил эту роковую просорушку…

Зимой в дощатых бараках начались болезни и голод. Если бы не дядя, В. П. Макеев, вряд ли выжили бы дети. Он вывез их на Тамбовщину. Родная земля силы дала…

Семён Семёнович вспоминал, что ещё в пятом классе знал: жизнь будет связана с литературой. Первые стихи были опубликованы в областной молодёжной газете в 1938 году.

После окончания школы № 5 в Тамбове будущий поэт поступил на историко-филологический факультет Саратовского университета имени Н. Г. Чернышевского. С первого курса добровольцем ушёл на фронт.

В городе Севске Брянской области получил первое тяжёлое ранение. Передо мной – справка, подписанная врачом Севской райбольницы А. Смирновой, «выданная 10/07 1948 г. о том, что действительно 1 октября 1941 года в Севскую районную больницу был доставлен Милосердов Семён Семёнович, 1921 г. р., с поля боя с тяжёлым огнестрельным ранением в левый голеностопный сустав и острой потерей крови. Ранение получено в районе Севска при окружении его немцами. Лечение продолжалось с 1 октября 1941 г. по 12 декабря 1942 г. 12 декабря с ещё неокрепшей раной и деформированной стопой Милосердов С. С. выбыл из Севска».

Выбыл из Севска… Семён Семёнович помнил всю жизнь инженера-туляка Строгова, с которым вместе бежал в один из партизанских отрядов Брянщины. Где-то там, в её лесах, осталась захоронённой в заветном месте тетрадь со стихами той поры…

И снова – участие в боях, сырые траншеи под Гомелем… Ещё одно тяжёлое ранение, инвалидность…

После окончания войны Семён Семёнович поступил в Литературный институт имени А. М. Горького. Но и его окончить не довелось: в 1949 году поэт был необоснованно репрессирован – кому-то показались подозрительными события в Севске… 25 лет заключения и 10 лет поселений. Среди заключённых этот срок назывался «на всю катушку»…

Вернулся в родные места в начале 1956 года, реабилитирован в 1959-м. (Вечный наказ родным: возлагать цветы на могилу Н. С. Хрущёва)…

Страничка из дневника Семёна Семёновича: «Для меня мир никогда не был круглым и твёрдым, как глобус: он весь остроугольный, в безднах и кручах… Я был свидетелем и участником многих событий, происходящих в стране с 1921 года. Душа – в рубцах и ранах. Мой путь – крестный путь на Голгофу моего народа. Крест и плаха – родовые знаки крестьян – деда, отца, матери, дяди… На их и мою долю выпали тяжкие испытания и беды – раскулачивание, ссылка, тюрьмы, лагеря, вечная нищета и полуголодная жизнь. Отец погиб в лагере на Печоре, мать умерла в одночасье, сидя на табуретке: не выдержало изболевшееся сердце (разлука с детьми, жизнь нищенки в вологодских бараках, голод и холод…)»

Лагерная тоска, безысходность, унижения всю оставшуюся жизнь являлись в непрошенных снах («Сколько ж будут сны такие длиться? До моей последней, знать, черты…»). В снах оживали предрассветная чавкающая под ногами грязь и лай собак на разводе, черпак баланды, пах-нущей гнилью, жёсткий ржавый ветер поверх бараков и колючей проволоки…

Являлись лица: почти блаженный верующий Ширяев, перед чьим бескорыстием терялись даже самые закоренелые преступники; «друг бесценный» Владимир Владимирович Петровский (посылки его мамы, доброта и артистизм помогали выжить); блестящий эрудит В. Л. Глебов; знаток литературы всех времён и народов Л. Е. Пинский; литовский поэт Казис Янкаускас.

Круг этих людей особенно часто возникал в воспоминаниях Семёна Семёновича. Каждый был личностью и потому – незабываем.

Я слышала о них не единожды. Семён Семёнович рисовал портреты так ярко, точно и остроумно, что всё запоминалось сразу и помнится до сих пор. Подробно восстановить тогда услышанное помогают сейчас дневниковые записи поэта. Вот портрет М. М. Ширяева:

«Одного из тех, кто жил подлинно духом, встречал в колонии. Это Михаил Михайлович Ширяев. Молился в слезах на нарах. Раздавал заключённым всё, что приносили верующие: хлеб, сало, бельё, полотенца… Скрупулёзно честен в поступках, в работе, выполнял все суровые обеты и правила христианской религии. Жил, дышал небесным, видениями, бесплотным.

Обликом и кротостью похож на одного из учеников Христа. Болен чахоткой. Румянец на впалых щеках. Кудрявилась рыжая бородка. Одет под мужика: чёрная косоворотка, ремешок, сапоги… В колонии рубил гвозди. В два-три раза перевыполнял норму. Однажды как ударника Михаила Михайловича повели фотографироваться для Доски Почёта.

-Мне нельзя, – воспротивился он.
-Чего так? – поинтересовался надзиратель.
-Нельзя…
-А… Печать дьявола… А ну, ребята, привяжите его к скамье. Пусть не ропщет. А ты, – обратился к фотографу, – щёлкай…»

Незадолго до смерти Семён Семёнович получил письмо от друга-солагерника В. В. Петровского. Совершенно случайно тот разыскал одного из «детей Арбата», бывшего лагерного зэка В. Л. Глебова.

Обменялись письмами, и в связи с этим в дневнике поэта появились новые воспоминания о пережитом.

Годы заключения… Мучительно говорить, мучительно молчать. Первый подступ к этой теме сделан в цикле стихов «Таёжной тропой» (сборник «Волшебница»). Дальше – неопубликованная поэма «Проигрыш» и, наконец, – цикл стихов «Запретка». Сюда вошли стихи, написанные в разные годы, но оформленные в единое целое в 1988 году – последний год жизни поэта…

Среди горьких раздумий о судьбе Родины, о своей собственной судьбе, вплетённой в трагический контекст событий, есть строки, рисующие колоритные лагерные образы, «картинки» жизни, основанные на подлинных событиях и воссозданных с горьким юмором. Вообще, несмотря на пережитое, Семён Семёнович умел радоваться сам и веселить других. И часто удивлялся тому, как удалось сохранить душу вопреки противоестественному лагерному опыту: «Иногда сам себе дивлюсь, как это лагеря, ворьё, деклассированные элементы, с которыми приходилось жить в одном бараке, спать рядом на нарах, – эта жизнь, полная жестокости, тоски, недоедания, не вытравила, не выжгла из моей души тепло и лиризм, не поселила в ней отчуждение и вражду к людям… Любовь и добро, цветы и девушки – и поныне предмет моих лирических откровений. Берёзы для меня – живые существа, разговариваю с ними, как с людьми…»

На письменном столе Семёна Семёновича остались дорогие ему «мелочи»: статуэтка Дон Кихота, костяной резьбы лесовичок, жёлуди, несколько открыток с любимой птицей детства – грачом. Любил повторять: «Если бы не стал поэтом, был бы орнитологом».

Во время пеших прогулок, которые он очень любил, основательно пересчитывал сорочьи и вороньи гнёзда, всерьёз досадовал, когда птицы выбирали для гнёзд доступные для дурного человека места. Вспоминал, как в детстве, взобравшись на дерево, сам вил гнёзда для грачей. Возвращался с прогулок по парку Дружбы, радостный и немного растерянный:

Опять гнетёт меня до слёз
Беспомощность, опять – досада:
Как передать мне шорох сада,
Как выразить мне скрип колёс,
И журавлиную печаль,
И одиночество той стёжки,
И те подсолнухов лепёшки,
Морозцем тронутую даль?

И всё-таки удавалось! Вспоминаются такие строки поэта:

… И мы разгадываем тайну
Не год, а целые века:
В чём обаянье увяданья
Заглохшего березняка,
Того багряного сиянья,
Той тихой рощицы сквозной,
Непостижимого слиянья
Сердцебиенья с тишиной?

…Листаю дневник: «Лучше всего пишется о природе. Моя цель – пробудить в людях стихами доброту и милосердие. И фамилия мне, знать, не зря такая дана… Мой стих не сделает карьеру. Он тих и скромен. Мысль в пейзаже…»

Да, большая поэтическая карьера, о которой мечтает каждый пишущий, не состоялась. Но состоялось тихое человеческое и творческое мужество: после пережитого светло взглянуть на мир, открыть свою поэтическую страну Березань, удивиться берестяному Притамбовью, его людям, родному языку и передать это читателю.

Любовь Горина.
С. Милосердов «На земле светло». – Тамбов, 2018. – с. 4-11.